Почему молодежь верит в Путина и не верит в государство

фото РИА Новости

— В этом году на фоне выборов много внимания обращали на поколение 18-летних: они впервые голосовали и всю сознательную жизнь прожили при Путине. У этого поколения действительно какое-то особенное отношение к российской действительности?

— Да, конечно, у него есть значимое отличие. Мы завершили исследование в 2017 году, и в целом тенденция сохраняется: среди молодежи очень низкий уровень доверия к государственным институтам — силовым структурам, судам, банкам, Государственной думе. 

При этом уровень доверия к президенту по-прежнему высок — это такое противоречие. Меньше, но тоже достаточно высок уровень доверия к институту церкви — православию, исламу.

Молодежь, особенно 18-летняя, отходит от особой проимперской идеологии — идеологии преимущества и даже превосходства русского народа. Это поколение переходит, как мы говорим, в плоскость более или менее приватной повседневной гражданственности и эмоционально окрашенного патриотизма.

— Почему президенту доверяют, тогда как политическим институтам — нет? Это связано с тем, что с судами и правоохранительными органами, в отличие от президента, молодые люди сталкиваются ежедневно?

— У 18-летних этой травмы не случилось, но травма произошла у более старших сверстников в 2011–2012 годах — из-за Болотной и всех событий после инаугурации. Тогда стало понятно, что открытая гражданская и политическая активность — достаточно рискованное предприятие, участие в котором может привести к серьезным последствиям вплоть до ограничения свободы. Отчасти это подтвердилось и в марте 2017 года.

Однако это, наверное, загадка России. С одной стороны, у молодых людей, которых мы опрашивали, достаточно высокий уровень претензий и критики в отношении власти — из-за коррупции, отсутствия прав, пропагандистского потока, идущего по официальным каналам. С другой стороны, доверие к президенту стабильно держится высоко, и, на мой взгляд, вряд ли что-то сможет это изменить.

В данном случае сильный президент, способный на жесткие меры, часто вызывающие негативную оценку, становится определенной смыслообразующей фигурой, которая помогает выстроить вполне себе позитивную картину мира, страны и жизни на определенный период. «Да, надо бороться с проблемами, но в ситуации коррупции, беспредела и вранья я могу действовать только на расстоянии вытянутой руки». При этом базовую потребность в безопасности, в гордости за родину компенсирует сильный лидер.

— Считается, что 18–20-летние меньше подвержены пропаганде, потому что попросту не смотрят государственные каналы. Это действительно так или другие источники информации влияют на них не меньше?

— Телевизор они не смотрят, но никто не отменял наличие определенных дискуссий, наличие разных сообществ в интернете. Если молодежь не смотрит телевизор, то это не значит, что она не знает про Брекзит или дело Скрипаля. Важный канал коммуникации — это офлайн-сообщества: всякие посиделки, переговоры, обсуждения. А в компаниях появляется та же риторика, [что на телевидении], поднимаются те же темы: Крым, Украина, Сирия, Америка, Великобритания. И это волнами доходит до тех, кто телевизор может и не смотреть. Информационное пространство как сообщающиеся сосуды.

Наше исследование показывает, что некоторые сети оказываются удивительным образом пересечены. Например, одни люди могут не сидеть в интернете, другие — не смотреть Первый канал, но они солидаризируются почти слово в слово с какими-то общими для них и значимыми утверждениями.

Полный текст интервью